Артур и его команда

Публикуется впервые.

   Погоды нынче стоят чуднЫе. Весеннего половодья в этом году как такового не случилось, хотя назвать прошедшую зиму малоснежной и нельзя в полной мере. Волга, не набравшая по весне в свое лоно талой воды, с приобнаженными берегами, подсохшим рогозом и камышом, так и кажется тощей и измученной.

Конец июля и начало августа выдались особенно сдобренными тридцатиградусными температурами и обилием яркого и обжигающего солнца. В такие пекла так и тянет в тень и прохладу, а более к воде на природу, или к другому какому холоду, лишь бы подальше от изматывающего зноя. Нет-нет тут да и привидится зима с ее морозами, метелями, сугробами и чистым морозным воздухом, бодрящим и подстегивающим к действу. И как рыбаку, не припомнив зиму, не вспомнить об иных зимних рыбалках…

Артур и его команда

От автора.

Участником истории, речь о которой пойдет ниже, лично я не был. Но когда, более 25–ти лет назад, мне  рассказал ее мой приятель по имени Артур, я как будто бы сам пережил ниже описываемые события вместе с ним и его товарищами.

Много воды утекло с тех пор, некоторые подробности и оттенки того весьма красочного рассказа были стерты из памяти прошедшими годами. Для удобства изложения, кое-что я немного домыслил, некоторое чуть приукрасил. Не судите автора строго, и… не ищите на карте Валдайской возвышенности деревню с причудливым названием ПыталОво…

В. Шориков

   Погоды стояли чУдные. Дело было в начале марта, на рубеже суровой и не желавшей уходить зимы, и сметающей своим натиском весны. Дневные отпели, плавили многомесячный лед, во весь свой весенний голос журча ручьями и барабаня капелью сплошь свисавших гирляндами кристальных сосулек. Днем порой уже не шуточно пригревало ласковое солнышко, но ближе к ночи, выходя из тени, трескучие морозы снова своевольно хозяйничали, заковывая все дневные весенние завоевания, расписывая причудливой вязью оконные стекла и украшая все вокруг бархатистым инеем.

Юношеская команда спортсменов-лыжников, только что, услышавшая от тренера о нескольких выходных, предоставленных ей после очередных успешных соревнований, находилась в предвкушении близких дней отдыха.

Дмитриев Артур, день рождения у которого был в самом женском месяце года, воспринял такой оборот как знак судьбы:

– Есть предложение! Едем праздновать мой день рождения ко мне в деревню! – безапелляционно заявил он команде. –  Кто желает участвовать в мероприятии, поднять руки! Руки подняли все, за исключением Киреева Артема.

–  В чем дело, Артемий? Игнорируем командное общественное мероприятие? Па– а– ачему?!? – воззрился на него  Толик Шинкарев, заводила и душа команды.

–  Да нет, парни! Я бы со всем своим удовольствием, но родители уезжают на пару дней в Тверь, к родственникам, а я остаюсь с Ленкой…. Так что, у меня без вариантов. Не с собой же ее брать, маленькая еще…

–  Жаль,–  сказал Спиркин Колька, –  Ты самый мощный у нас, кто ж тогда в деревне дрова колоть будет и воду из колодца таскать...

–  Извини Артурик, подарок с меня, –  грустно ответил Артем. –  А дров вам Захар наколет, он не слабее меня и тоже в жиме лежа сотку берет.

–  Чё сразу Захар? Ну, чё сразу Захар? –  завелся с пол– оборота Володька Захаров. –  Как дрова колоть – так Захар, как лыжню пробивать –  так Захар, а как на обмен опытом с белорусской сборной, так это кто– то другой, –  пробасил он недовольно, но совсем не злобно.
–  Парни, парни! Тихо! Ни каких дров колоть  не нужно, там все заготовлено. Максимум, что будет нужно, так это из деревенского колодца воды принести! –  успокоил всех Артур. – Берем с собой теплую одежду и запас пропитания на два дня, – и понизив голос, добавил –  шашлык и «горючку» я беру на себя.

–  Только без фанатизма! –  донесся строгий голос Александра Владимировича из тренерской, – Жду вас здесь в среду! И чтобы без потерь, и как малосольные огурцы! – добавил он строго и веско.

–  Хм, тоже мне – «горючка»… –  оторвав голову от бумаг, усмехнулся старый тренер, спустя несколько минут, но его уже никто не слышал…

– Объясняю еще раз, для тех, кто в танке! – Артур сделал командирский жест команде, полностью оккупировавшей плацкартное купе. –  Доезжаем до Валдая, садимся в автобус, едем минут сорок, выходим, и чапаем до деревни через озеро. Там не далеко, километра полтора, от силы – два с половиной, не больше. Разводим в доме огонь, готовим легкий ужин, чай и спать. На следующий день у нас  праздничное мероприятие с шашлыком из сарделек, и рыбалка с ухой. Ночуем вторую ночь, а на следующий день двигаем  обратно согласно купленным билетам.  Вопросы есть?

–  Имеются вопросы! – деловито заявил Толик. – Собак в деревне много?

–  Ну, парочка должна быть…, а ты что, собак боишься? – недоверчиво прищурившись, спросил Артур.

–  Да нет, не боюсь. Так, на всякий случай интересуюсь, мало ли, вдруг на всех шашлыка не хватит…

Купе дрогнуло от негромкого, но дружного смеха, а в соседнем купе тихо звякнули стаканы в ажурных алюминиевых подстаканниках с изображением памятника Юрию Долгорукому.

–  Два километра, даже и не разогреешься, как следует, –  укладываясь поудобнее на полке, хмыкнул лучший в команде спринтер –  Спиркин Колька.

–  А я тебе длинный маршрут покажу –  вдоль дороги по берегу озера, там кэмэ пятнадцать– двадцать будет, тебе как раз для хорошего разогрева хватит. –  ответил ему Артур забираясь на верхнюю полку.

–  А что это за такая секретная деревня, что в нее только по льду озера можно попасть, а летом только вплавь? – спросил Колька.

–  Да понимаешь, осенью один местный тракторист мост через речку разворотил, мост сделать не успели, вот автобусы в деревню пока и не ходят, виновато пожал плечами Артур. А летом туда заезд есть, но через большой овраг, и зимой его не проехать на обычном транспорте…

– И как эта потемкинская деревня называется? – перебил его Толик, ловко перемешивая новенькую колоду карт.

–  ПыталОво, –  ответил немного смутившись Артур, делая ударение, на третьем слоге и явно ожидая подвоха. Он не ошибся.

–  Ну, нам– то можно и правду сказать,–  не отводя глаз от колоды и широко улыбаясь ответил Толик, затем подмигнул внимательно следящему за манипуляциями его рук Захару, и начав сдавать карты, заявил –  ПытАлово! Вот правильное название твоей деревни! А нас ты просто туда заманить хочешь под благовидным предлогом, чтобы…., –  Толик присвистнув, сделал характерный жест вокруг своей шеи, –  … и в колодец! – добавил он. Закончив пантомиму, он обозначил старшую масть и вдруг, сделавшись серьезным, заявил Захару – На шелабаны не играю! Без мазы! Ставлю свою воксовскую мазь против твоих перчаток.

– Щелба– а– анчиков моих боишься? – заулыбался польщенный Захар, –  Тогда на спички, или печеньки. Ишь чего захотел –  перчатки финские! –   и посмотрев сданные ему Толиком карты на мгновение задумался и в сердцах изрек – Опять, намухлевал, зараза!...

– А озеро глубокое? – пристально глядя на Артура, спросил с нижней полки Серега Андреев, выносливости которого завидовали все члены команды без исключения, но никто не догадывался, что за его феноменальной выносливостью стояла паническая боязнь открытой воды.

– Наше не глубокое, самые большие глубины в нем и до восьми метров не доходят, а вот соседнее –  Рощенское, вот это –  да, глубокое, там даже и под пятнадцать метров ямы есть! Зато в нашем рыбы больше, хотя она и немного мельче! Рыбалку я вам обещаю! А еще, наш дом стоит на самом берегу, а веранда вообще на сваях! Летом, если постараться, спиннинг можно прямо с веранды в воду бросать!

–  Восемь метров… –  протянул Серега, и задумавшись, уставился в потолок.

– Спиннинг не бросают, –  авторитетно заметил Толик, –  Бросают блесны и деревянные рыбки – воблерами называются, а спиннинг нужно держать в руках. Эх, дерёвня! Я вам завтра всем покажу, как нужно рыбу ловить!

Спорить с Толиком никто не стал, ибо в их спортивной школе Толик слыл самым авторитетным рыбаком как по летней, так и по зимней рыбалке. Но то, что на зимней рыбалке Толик бывал всего два раза, никто не знал.

Вечером того же дня, когда солнце уже скрылось за крышами домов, а с темнеющего неба начал срываться легкий снежок, поезд Москва – Псков, остановился на вокзале города с красивым  и загадочным названием –  Валдай. Из четвертого вагона на перрон дружно высыпала ватага из шестерых ребят с рюкзаками и в спортивной форме. Ежась от легкого морозца, они минуту поозиравшись по сторонам, бодро засеменили в здание вокзала, из которого через пять минут выскочили с противоположной стороны. Они как ошпаренные, гремя амуницией на всю площадь, бегом понеслись в сторону автобусных остановок, где одинокий автобус, до этого сиротливо парящий на морозе выхлопной трубой, только что включил ближний свет фар в приближающихся сумерках, и, по всей видимости, собирался отъезжать.

–  Все, прибыли! –  радостно скомандовал Артур ребятам, вышедшим из теплого львовского автобуса на обочину дороги. –  Вот озеро, в-о-он там деревня, видите свет вдалеке? – простер он руку в сторону противоположного берега, уже слабо различимого в надвигающихся сумерках. –  Это наш сосед Митрич, а справа от него наш дом. Ты, Колян, с нами, или по взрослому пойдешь – по берегу, чтобы разогреться, а? – спросил он с легкой издевкой Кольку, который сделал вид, что вопроса не расслышал.

Не дождавшись от Кольки ответа, Артур, на правах местного жителя, продолжил напутствовать команду.

– Снег свежий, не глубокий, лед еще толстый. По свежему снежку мы минут за двадцать будем на месте. До темноты, думаю, успеем, но не рассусоливайтесь, мальчики! – добавляя строгих ноток в голосе, пробасил он, и первым начал спускаться к урезу воды.

–  А что, маяк вполне себе ничего. Ориентир ясен, как пень в летний день. –  убирая в карман компас, заключил Толик. И уже вслед ушедшему Артуру крикнул –  Ну, давай, веди нас, Сусанин! – и слегка подтолкнув Захара, тоже начал спуск к закованному в лед озеру, напомнив всем главное правило лыжников – не есть желтый снег.

Минутного замешательства Сергея никто из команды не заметил …

Команда спустившаяся с небольшого пригорка дороги на берег, деловито и от души попрыгав на льду, проверяя его на прочность, стала торить себе тропу в сторону деревни, которая призывно светилась редкими огнями, на противоположном берегу. На правах хозяина, Артур пошел первым. За уверенным Артуром неожиданно для всех вклинился Серега, за ним, возвышаясь почти на пол головы, шел Захар, замыкали группу Колька и Толик.

Прогоняя через свои молодые организмы куболитры чистейшего морозного воздуха, ребята, не заметно растянувшись, бодро и широко шагали по белой глади водоема. Снегопад, прекратился. По свежевыпавшему снегу, который морозно поскрипывал под ногами, идти было легко и радостно, хотя  местами и скользко, но редкие падения только весели команду, и даже казалось Серега, забыл о своих страхах.

–  Деревенские всегда срезают! – полуобернувшись, сообщил Артур.

–  А какой примерно толщины здесь лед? – спросил Колька идущий за Захаром.

– Три недели назад был около метра. Не боись, захочешь, не проломишь! Дядя, Петя – сын Митрича, в середине февраля на лед на УАЗике выезжал, и хоть бы хны! – приободрил товарищей Артур.

Идущий, за Артуром Серега, нервно покусывая нижнюю губу, внимательно всматривался под ноги и старался идти точно по следам оставляемых товарищем…

– Фигасе, около метра! –  А чем же в нем дырки ковырять, чтобы до рыбы добраться? – спросил Захар в затылок Сергею.

– Не дырки, а лунки! –  поправил его из-за Кольки Толик. –  И не ковырять, а бурить! Правило буравчика кто-нибудь еще помнит? Правильно: «Верчение – двигатель прогресса»!

– В доме все есть! – не останавливаясь, крикнул Артур. –  И пешня, и буравчик! Наделаем столько лунок, сколько будет нужно!

Лед под ногами ребят незаметно начал слегка потрескивать…

– В сторону, в сторону отползай! –  кричали все лежащему на снегу Артуру. Он же, по щиколотку провалившись обеими ногами, лежал, распластавшись на льду, и пытался высвободить из  неожиданного капкана свои ноги. Невидимая озерная вода быстро напитывала толстые тренировочные штаны, и обжигая ледяными струями, добралась уже до колен.

– Мама… – панически прошептал Серега, увидев зловещее темное пятно, в центре которого лежал барахтающийся Артур. Пятно воды, пропитывая свежевыпавший снег, быстро увеличивалось в размерах, и приближалось к Серегиным ботинкам.

–  Мамочки… –  снова прошептал Серега, и остолбенел не в силах шевельнуться.

–  Рюкзак, рюкзак бросай! – орал Артуру Толик, пробираясь между Колькой и окаменевшим Серегой. Бесстрашный Захар, сбросив свой рюкзак, уже полз к Артуру на помощь, не взирая на обжигающую грудь, руки и ноги воду, выступившую поверх льда.

–  В сторону ползи! Ща веревку брошу! – кричал Толик, вынимая из рюкзака  моток бельевой веревки, предусмотрительно снятой накануне в ванной комнате…

– Ну че, Челюскинцы-папанинцы? С крещением вас! – глядя на мокрого Артура и Захара, сказал Толик, и веско рассудил –  Домой ходу нету мальчики, только вперед. А потому обходим полынью стороной и держим курс на фонарь. Рюкзак вешаем на одно плечо, идем осторожно, если лед трещит, аккуратно падаем, и отползаем в сторону. Веревка наготове у того кто пойдет вторым, –  поглядев на Захара, Толик добавил – Ты все равно уже мокрый…

– Давай, братва, шевелите булками! – прикрикнул на ребят Толик, вешая рюкзак на плечо, и направляясь вперед…

Сначала «искупался» шедший первым Толик, но который, ловко сбросив рюкзак, вмиг откатился в сторону от подломившегося льда, но все равно успевший замочить ноги. Захар даже не успел толком понять, что произошло, как Толик уже встал сначала на четвереньки, а затем и в полный рост. Во второй раз отважный Толик выбрался из западни не так быстро, а потому промок уже основательно, и колону возглавил Колька. Кольке, уход от неожиданно возникшей опасности, дался не так эффектно как Толику, а потому он успел набрать воды в оба ботинка, и насквозь промочил куртку.

После того как Захар выволок веревкой из образовавшейся полыньи Кольку, Серега, с ужасом осознал, что подошла его очередь идти первым. На это он был категорически не способен, и в очередной раз начал прощаться с жизнь. И тут Захар рассмотрел на высоком берегу дом, до которого оставались считанные шаги.

Так и вышло, что сухим из переделки вышел только Серега, чье белое лицо так никто и не рассмотрел в опустившихся на озеро сумерках. Это он же, забыв обо всех опасностях и страхах, стремглав бросился вперед, когда завидел близкий и спасительный берег, и он же больше всех радовался долгожданному спасению, когда под ногами почувствовал земную твердь, и он же громче всех кричал: «Земля! Земля!», чем чуть не довел до инфаркта всех деревенских собак.

Выбравшись на берег, преодолевая сугробы и торчащие из них заросли сухого чернобыльника, все дружно рванули по крутому берегу наверх к дому, нависшему темной громадой над берегом, только где-то далеко позади, уже не различимые в темноте, оставались лежать два рюкзака…

Отперев замок замерзшими руками с негнущимися пальцами, все дружно ввалились в большую светлицу.

– Свет! Где свет включается? – заорал Толик

– Нету света, надо в щитке рубильник включать, я не самоубийца мокрый не полезу! –  крикнул ему в ответ Артур. – Дрова! Дрова, давайте из сарая! Побольше! Там не заперто. – скомандовал Артур, шаря в темноте по полкам в поисках спичек и газет.

Понимая, что спасение в тепле, которое им предстоит добыть самим, все, кроме Сереги, ринулись в сарай за дровами.

–  Лампа есть керосиновая, или свечки? – спросил Серега, ни за какие коврижки, не желавший выходить на улицу.

– Там у двери, в шкафу посмотри. – ответил ему Артур, радостно тряся найденным коробком спичек.

Установив на столе чадящую керосиновую лампу, схватив пачку валдайских газет «Гудок» за прошлый год, Артур ринулся к громадной русской печи, занимавшей значительную часть комнаты. Через минуту комната наполнилась редкими сполохами и едким дымом от тлеющей бумаги. Заправски кочегаря, Артур подбрасывал в печь заранее заготовленную растопку и скомканные газеты. Заготовители дров, шумно ввалившись в дом, с грохотом вывалили у печи принесенные дрова, и сгрудилась у постепенно разгорающегося, но пока не дающего тепла огня.

–  Побольше, побольше дров бросай! – умоляюще просил Артура Колька.

–  Есть шмотки сухие?!? Тащи, пока мы себе последнее не отморозили! – посмотрел на Артура Толик, пытаясь расстегнуть молнию на заледеневшей куртке.

Из большого вороха, принесенного Артуром, одежда нашлась всем.

–  Разотритесь и напяливайте на себя все, что налезет! – командовал Толик. – Мокрого на себе не оставляйте!

На пол со стуком полетели обледеневшие куртки, штаны и ботинки. В набирающем силу свете лампы, можно было заметить, как из внутренностей сброшенной одежды шел пар…

Переодевшись в первые попавшиеся вещи, закутавшись во все найденные в доме и наброшенные на головы одеяла, забившись с ногами на лавки и стулья, компания, сгрудилась у горнила печи, огонь в которой шумно набирал обороты, но тепла от него пока не исходило. Сама же печь все еще оставалась холодной как снежная королева на новогоднем балу. 

– Чайку бы щас, горячего… – глядя на огонь и потирая синий нос, мечтательно сказал Захар.

– Или баньку! – сквозь стиснутые зубы подхватил Серега, который в старом дедовом треухе стал похож на деревенского пьяницу.

– Чайник есть? – деловито из глубин ватного одеяла осведомился Толик, больше сейчас похожий на слона в попоне.

–  Балда! Чайник-то есть, электричества нету! – ответил ему за Артура Колька, закутавшийся в шерстяное одеяло поверх нового ватника, и с повязанным на голову старым мохеровым шарфом.

– Где рубильник? – видимо вспомнив, в чем загвоздка, спросил тоном, не терпящим возражений Толик.

– Щиток на доме, со стороны улицы… Но ты б ты туда не лез, а? – с надеждой в голосе спросил Артур.

– Не ссы, я… лопатой. Я через нее в сарае чуть не звезданулся… Черенок у нее сухой... – не закончив, Толик собрался с духом, резко выдохнул, отбросил одеяло, и пошел к выходу запахивая на ходу старый тулуп. Все благодарно посмотрели ему вслед, как добровольцу, уходящему на верную гибель.

– Ребята, а ведь можно чай в кастрюле вскипятить! – вдруг возбужденно сообщил товарищам Колька, когда Толик ушел. –  Набираем в кастрюлю воды, ставим в печь, и через пять минут чай готов! Вот и ухват есть!

– Блин! Воды нету, а до колодца через всю улицу идти –  обреченно ответил Артур, подкидывая в печь новую порцию дров.

– Снег растопим! Я валенки в коридоре видел! Я сбегаю!– не сдавался Колька, –  Кастрюля где?

– Там, в кухне на полке…, над столом посмотри… – И уже в спину метнувшемуся Кольке крикнул, –  Только осторожно, там рядом самовар стоит…

Грохот от упавшего ведерного самовара совпал с резким и громким хлопком на улице. В тоже мгновение, весь дом озарился от яркой уличной вспышки. Через мгновение улица и дом снова погрузились в темную тишину, и только крышка от кастрюли продолжала, жалобно звеня, громко барабанить по полу на кухне…

–  Толян… – со стоном выдохнул Захар, и бросился к выходу…

Примерно через час, прихлебывая из старой зеленой эмалированной кружки, горячий кастрюльный чай из талого снега, раскрасневшийся, и уже почти окончательно прозревший Толик, рассказывал о своей неудачной попытке электрификации отдельно взятого деревенского дома.

От забитой доверху дровами и гудящей всеми конфорками и поддувалами печи, чуть повеяло долгожданным теплом.

– Вы понимаете, –  рассказывал Толик, –  Там доски лежат… Они днем обледенели, вечером их снежком присыпало, а я в этих здоровенных кирзовых сапогах, на них наступил, и, как только попытался  лопатой… –  и расплескивая горячий чай, он прыснул от смеха...

Когда приступ общего смеха немного утих, икая и утирая градом катящиеся из глаз слезы, Артур подытожил –  И теперь вся деревня осталась без света…

На мгновение все замолчали, а затем дом вновь огласил дружный, раскатистый и долго непрекращающийся смех…

Глубоко за полночь, когда четыре банки «Завтрака туриста» были съедены вместе со всеми имевшимися бутербродами, и когда с тремя пачками печенья была допита вторая кастрюля чая, когда сытые и сидящие в одних трусах и майках ребята, разомлевшие от сытости, чая, и жара идущего от печи, начали клевать носами, было принято решение ложится спать.

Расставив и сдвинув вокруг печи лавки, и все имеющиеся в доме стулья, застелив их экспроприированными матрасами и одеялами, «полярники» начали занимать места и готовиться ко сну. Спать на печи, попросился Серега, который, все еще пребывал в легкой эйфории от сегодняшнего неожиданного спасения. Вместе с Серегой на печь отправился спать и Толик, заявив, что жар его костей не ломит, к тому же ему довелось сегодня нырять целых два раза.

Когда все уже улеглись, а Толик, развалившийся на гудящей огнем печи, даже начал легонько похрапывать, Артур, проверив, сколько осталось дров, запихал в печь еще несколько увесистых поленьев, поправил на столе лампу, и забрался под старое ватное одеяло, пахнущее деревней, заливными лугами, старым лесом и бабушкиным сундуком.

Серега тонул. Густая и черная жижа добралась уже до его груди, и продолжала затягивать его дальше. Каждое его движение приводило к тому, что жижа затягивала его все глубже, и он медленно и безвозвратно в нее погружался. Жижа смердела и обжигала Серегино дыхание своим зловонием, и ела глаза. Смрад становился все более едким, а ее жаркое и липкое прикосновение все нестерпимее. Дышать становилось все затруднительнее, воздуха не хватало. Левый бок и спина уже, казалось, плавились от прикосновения ядовитой густой отравы. Серега вдруг почувствовал, как боль острым копьем, пронзила левый бок, и жижа в сто голосов заорала на него – Горим! Горим!

– Горим! Горим, мля!!! – орал осипшим спросонья голосом Толик. – Захар, воды… чая… снега давай!

– Горим! – тихо застонал во сне Колька, натянул на голову одеяло, и затих.

– Где горим?! – закричал Захар, падая с лавки, и увлекая за собой Кольку, который спал с ним бок о бок.

Артур, запутавшись в старом шерстяном одеяле, тоже свалился на пол, и отчаянно и больно стуча коленями по полу, ринулся к жерлу печи. Печь, уже не гудела огнем, как немногим раньше, но источала поистине мартеновский жар. Артур открыл заслонку. Все еще тлеющие угли, давали мощный поток тепла, и ровно исходящий от них свет. Дыма здесь не было… Артур, резко обернулся, и часто заморгав сонными глазами, посмотрел на лампу. Лампа светила спокойно и несильно, и при этом не дымила…

Толстый и густой слой дыма, неподвижно висящий белесой пеленой под потолком, в суматохе никто не заметил.

– Здесь горит!! – орал с печки Толик. –  Серый, слазь нахрен, матрас твой горит!!!

Вслед за слетевшим кубарем с печи Серегой, сначала полетел густо дымящийся и рассыпающий искры старый матрас, а затем в клубах дыма на пол кубарем слетел Толик.

– Дверь, дверь открывайте! – заорал он, кашляя, и хватая в охапку пыхающий клубами дыма, видавший виды матрас.

Полосатый монстр, источая едкий дым и теряя на пол искры и тлеющие ватные клоки начинки, полетел в настежь открытую дверь.

Ликвидировав последствия и проветрив дом, изможденный передрягами коллектив снова стал устраиваться на ночлег. Теперь никто не изъявлял желания спать на печи, и дров в нее больше подбрасывать не стали.

Утром, когда первые лучи весеннего солнца сквозь заиндевевшие стекла коснулись развешенных под потолком одежд,   в окно кто-то аккуратно постучал.

Артур, снова запутавшись в одеяле и едва не свалившись с лавки, подобрался к окну, выглянул, и увидел Митрича – местного аборигена и их соседа по совместительству.

– Артурка, ты што ле?... – раздался за окном недоверчивый и немного хриплый голос семидесятилетнего Назара Дмитриевича,  – «мужчины хоть куда, во всех отношениях», как он про себя говорил.

– Я это, Митрич, я! Здрасте! – обрадовано заулыбавшись, ответил  деревенскому жителю Артур.

– Здорово, коль не шутишь. А нутко, эт самое, форточку-то открой, да покажись, каков ты есть на самом деле. – и взглянув мельком на лицо Артура, через распахнутую форточку спросил – А ты, эт самое, чего чумазый такой? Случилось чего, али прыщи золой выводишь?

–  Да мы это…, печку топили… –  не сразу сообразив, о чем толкует Митрич, ответил Артур.

– А-а-а, ну ежели печку…, –  понятливо кивнул Митрич. – А я, эт самое, не пойму спозаранку, что тебе за беспокойства такая в деревне приключилась. Вот думаю, пойду, погляжу, что да как.

Митрич достал кисет, и посмотрев в него, задумчиво спросил, –  А энто не у вас ночью феерверка была, апосля чего в деревне все ликтричество пропало, а?

– У нас… –  виновато потупившись, смутился Артур.

– А-а-а, то-то я и гляжу, што ваш ликтрический ящик весь из себя закопченный, што тебе у сома хвост. – сворачивая из газеты самокрутку выдал перл Митрич.

Раскурив ловко свернутую папироску, Митрич снова посмотрел на Артура.

– А, эт самое, не ваши ли то весчмешки на озере нынче ночевали? – и не дожидаясь от Артура ответа, добавил – Мы с Петрухой сразу-то, в биноклю, и не вразумели, што энто за супризы такие на льду тебе разложены, вокруг которых цельных три лисицы скачут... Чего бросили-то? Тяжелые, али што?

– Мы, Назар Дмитрич, с ребятами несколько раз проваливались, вот и бросили их… – снова немного смутившись, ответил, Артур.

Митрич смачно затянулся самосадом на утреннем морозном воздухе, выдохнул густой и ароматный дым, и немного подумав, спросил – А ты Артурка, эт самое,  на рыбалку приехал, али так просто на побывку?

– Да, Назар Дмитрич, и на рыбалку тоже. Ухи хотим сготовить и сардельки на костре пожарить… –  Артур осекся.

- Сардэльки, говоришь? – чуть сморщил красный нос Митрич, –  Ну-ну, их-то видать лисицы всю ночь и наяривают, что тебе твоя свинья жолудя… –  и добавил, –  А, что Артурка, и мотыля ты для рыбалки тоже привез?

– Нет, Назар Дмитрич, мотыля мы не купили, не успели… –  виновато улыбнувшись, ответил Артур, зная, что лучшего деревенского рыбака – Митрича, завсегда есть и мотыль, и другая какая наживка.

Митрич, снова ненадолго задумался, а потом вдруг осененный какой-то мыслью изрек: – Ты Артурка, эт самое, за мотылем-то заходи. Мне его Петька вчерась цельный туес приволок, отборный, что твой бройлер. – и выдохнув очередную порцию крепкого самосадного дыма, спросил – А вы стало быть на пригорке с ахтобуса сошли, так? – и внимательно глянул на Артура, прищурив правый глаз.

– Так, Назар Дмитрич… –  задумчиво протянул Артур.

– Ну, стало быть, тогда дело ясное, как говорил товарищ Берия. А дело, эт самое, было так. Вы, как полагается, до кривой ветлы на ахтобусе не доехали, а сошли на пригорке, потому и шли вы мимо Заячьего острова и на проторенную тропу не попали. А раз вы мимо тропы маршуровали, стало быть вы себе ноги-то и замочили по самые ваши незрелые помидоры. Токо вот одно я в толк не возьму, зачем вы весчмешки сбросили…

– Так мы же, чтобы не утонуть… –  пробормотал Артур, догадываясь, что сейчас откроется какая-то истина.

– А-а-а… –  осенено протянул Митрич, –   Чтоб не потонуть, значит... – Митрич сделал паузу, и затянулся –  Эт самое, как гаварица в подводном флоте –  баласту сбросить, кингстонги продуть, штоб значит плавучесть сохранить! Вот оно как выходит! – улыбнулся краешками губ под прокуренными усами Митрич.

– Ну што жа, доложу я тебе Артурка, по всей форме. Подвига крейсера Варяг, вам ныне не суждено было повторить, при всем, значит, вашем старании и умении. А почему? – спросил Митрич, сам себя, и ответил себе сам,

–  А потому, эт самое, што об нонешний лед мой Петька уже два коловорота сломал! А сломал, выходит потому, шо дури в нем хочь отбавляй, плюс льда в этом годе, намерзло ажно под метру с хвостиком! А тонуть вы намеревались, как я смекаю, в талой макрухе, что на том льду насобиралась, да поверху и проморозилась. А глубина ейная будет, не боле трех вершков, в самом ее глубинном на то месте. О, как! – заключил Митрич, и добавил,

–  Ну дык, я, эт самое, пошел, дела у меня, понимаешь. Надоть электрику телехфонограмму отбить, и Петруху в город снарядить и указанию ему дать. А ты Артурка, к нам заходи, а как за весчмешками, эт самое, пойдешь, пешню або топор, прихватить не забудь, а то до мая ждать будешь пока твои мешки отморозютца. Да долго гляди не тяни, а то их лисицы совсем в лахмуты истрепают. Мы бы с Петькой тем лисицам нагоняй бы спозаранку ахформили, да на што они нам сдались, со своими шкурами полинялыми… – бросил Митрич уже через плечо и ковыляя к своему дому.

– Рота подъем! – скомандовал Артур ребятам, которые уже проснулись, и с сонными физиономиями внимательно прислушивались к его разговору с Митричем. Оглядев товарищей добавил: – Нас ждут великие дела!

– А мы их тоже… –  не замедлил с ответом Толик, опустил босые ноги на крашеные половицы, с интересом посмотрел на пальцы ног, и добавил, – Тевтонским лыцарям, пора идти за брошенными рюкзаками?

После бурного вечера и сумбурной ночи пробуждение было немного вялым и скучным.

– Чаю хочу! Из самовара! Я за водой! – смачно потянувшись, заявил Захар, и подхватив два эмалированных ведра, направился к двери. Через мгновение после того как дверь за Захаром закрылась, раздался удар грома, похожий на попадание в дом снаряда от небольшой пушки. Все вздрогнули, и на мгновение застыли в немых позах, нарушил тишину лишь звук упавшего ботинка, который Серега выронил из рук…

Взорами ребят, открылась странная картина. Окутанный густым облаком черной пыли, в форме статуи Иисуса Христа из Рио-де-Жанейро, им предстал Захара, который с разведенными в стороны руками и зажатыми в них ведрами, торчал по плечи из пола веранды. Вокруг Захара струился сизый дым, густо сдобренный сажевой пылью. От захаровой импортной балоневой куртки жутко пахло паленой синтетикой. Ноги Захара, не доставая до земли, беспомощно болтались между свай, на которых веранда возвышалась над берегом. Захар не издал ни звука…

Что произошло, сразу не сообразил никто, даже Захар. Только после того как его общими усилиями извлекли из «черной дыры», стало ясно, что явилось причиной его неожиданного провала в «бездну». Виной всему снова явился матрас, накануне лихо выброшенный из дома на веранду, за ночь, лежа на полу веранды, прожег солидного размера дыру…

Со стороны они смотрелись немного странно. Один был с пешней, которой проверял лед, прежде чем на него ступить. Второй шел за первым, и был «вооружен» топором, который нес на плече. Оба направлялись в сторону оставленных вчера рюкзаков. Рюкзакам, ночью, прилично досталось от голодных лисиц, и они представляли собой довольно печальное зрелище. Особенно пострадал, тот, в котором был «городской шашлык» –  сардельки. Все его содержимое было разбросано на расстояние нескольких метров, причем следов пребывания сарделек не наблюдалось вовсе. Второй рюкзак пострадал меньше, но его новая ткань была в нескольких местах изодрана острыми зубами рыжих бестий, кроме того, один из карманов, в котором, лежали бутерброды с докторской колбасой, был оторван.

Осторожно скалывая по кругу лед, Толик и Захар извлекли сначала один рюкзак, с примершими к нему кусками льда, затем собрав разбросанные вещи, принялись за извлечение второго. Как они не старались, следуя указаниям Артура, но бутылка портвейна напрочь вмерзшая за ночь в лед, не пережила стараний спасателей, а лед, сообщая о ее кончине, окрасился густым красным и ароматным пятном.

– Попробовать, что ли? – спросил Толик, и пока Захар соображал, о чем это он говорит, Толик, подняв наконечник пешни, с которого, капая, стекала алая жидкость, облизнул его. Коснувшись металла, язык в мгновение ока к нему прочно «примагнитился»…

– Толян, ты чего?!? – недоуменно уставился на него Захар. В ответ на вопрос, Толик завращал глазами и жалобно замычал...

– Вкусно, что ли? – сочувственно заулыбался Захар…

Возвращаясь, они представляли не менее странную картину, учитывая, что один их нес два потрепанных рюкзака и топор, а второй осторожно держал перед собой пешню, к которой крепко примерз язык. Лед на прочность они уже не проверяли…

– Итак, подведем итоги – рассуждал Артур за утренним чаем из пылающего жаром самовара. – Запас пропитания понес ущерб, имеется один пострадавший от огня и один раненный холодом, плюс полностью отсутствует виноградный напиток…

– Три семерки... – осторожно водя во рту поврежденным языком, сказал Толик.

– Дегустатор ты у нас еще тот… –  улыбнулся Артур. – Портвейн жаль конечно, но вот только раненых нам и не хватало для полного счастья. – сказал Артур и добавил, –  Спирта нет, прижигать рану тебе нечем, если только каленым железом…

– Спасибо, обойдусь… – нахмурившись, заявил Толик, и стал сосредоточенно дуть на остывающий чай.

– В таком случае, остается только рыбалка и уха. Теплая одежда… –  Артур перевел взгляд на Захара, – еще есть, обувь тоже. Пешня… –  Артур скосил глаза на Толика, –  не пострадала. Коловорот и удочки в сарае, мотыля возьмем у Митрича…

– Я на рыбалку не пойду, –  сказал Сергей, –  Я лучше дневальным на кухне…

– Ага, учитывая , что готовить-то пока и нечего… - съязвил Толик.

– И я от рыбалки воздержусь, –  подумав, сказал Колька. – Что-то после вчерашних купаний, нет желания снова проверять лед на прочность. Посплю малость…

– Ну что ж остаются трое, от которых зависит успех операции. – подытожил Артур и посмотрел сначала на Захара, а затем на Толика. Захар промолчал, а Толик, молча кивнул, осторожно прихлебывая почти холодный чай.

– За мной, доблестные долгоносики! – призывно встал Артур со стула и направился к двери…

В сарае пахло мышами и старыми вещами. Рыбацкие инструменты были аккуратно сложены в большом металлическом ящике неизвестного происхождения, но явно имевшего отношение к военно-промышленному комплексу. Удильники состояли из самодельных рукояток, при использовании которых были использованы бутылочные пробки. Четыре толстые пробки, вероятно от советского шампанского, были нашампурены на самодельные шестики из винипласта, две пробки поменьше, видимо от другого напитка, были приделаны к рукояти перпендикулярно, и выполняли одновременно роль мотовильца и ножек. Венчали конструкцию кивки из толстой кабаньей щетины местного секача, который прошлой зимой, был честно принесен в жертву охотничьему делу. Удочки были оснащены леской, возраст, и диаметр которой определить было бы очень трудно, но на вид она была еще хоть куда, и должна была выдержать рыбу вполне приличных размеров. На конце каждой лески, в виде жирной запятой, красовались увесистые свинцовые мормышками типа «уралка», у которых на удивление были очень острые крючки, а на одном из них даже имелась перламутровая бусина.

Вооружившись дополнительно двумя мятыми ведрами и небольшими дощечками,  утепленными с одной стороны обрезками старого валенка, пешней (глядя на которую Толик поморщился), буром неизвестного производителя и шумовкой с длиной ручкой, ребята отправились к Митричу за наживкой.

– Тама, Артурка, шо ни шаг, то пупок, або ямка. Есть и корчевина. Ему, эт самое, – окуню, там што ни на есть раздолье! Ты, Артурка, главное не забудь червяку на хвост плюнуть, и при том сказать, шоб ловилась рыба большая и малая, и тоды вы на моем месте без рыбы не останетесь, к бабке не ходить! Токма вы лед пешней, значит, проверяйте, как тудыть пойдете, а то, как бы вам сызнова занырнуть не пришлося…–  научал их Назар Дмитриевич.

– Мелкого мотыля, ты, эт самое, сыпни ему в лунку, укропчиком значит, но не дюже богато, да часто гляди не сыпь, береги мотылей-то. Мелковатую рыбу не бери – отпускай, что не подраненная будет, глядите, больше ведра не ловите, нам излишков, эт самое, не надо. А вот ведерка-то, нам в самый раз и хватит, шоб значит, желудки наши возрадовать! Ну, все, пора вам, а то, эт самое, оголодаем, покуды вас с рыбой дождемси…

Место открылось им сразу, когда они, дойдя до торчащей изо льда толстой суковатой палки, и отсчитав от нее «стописят» шагов в сторону Лесистого острова, заметили три почти неприметные вешки, которые обозначали уловистое место Митрича.

Верхний слой льда здесь был изрядно попорчен талой водой выступившей из двух десятков лунок. Найдя небольшой прочный пятачок и расковыряв пешней две старые лунки, Артур и Толик усевшись на дощечки положенные на ведра, принялись готовить снасти к рыбалке. Чтобы не мешать друг другу на тесном пятачке, ребята уселись почти спиной  к спине.

Размотав снасти и бросив в лунки по совету Митрича, по щепотке  мелкого мотыля, и насадив крупного, они начали ловить рыбу. Захар, который рыбалку не считал стоящим занятием, принялся бродить по окрестностям.

Окуня было достаточно много. Клевал он резко и жадно, чем приводил рыбаков в полный восторг. Размер рыбы был очень и очень впечатляющим. Поклевки происходили как на опускании наживки, так и на подъем. Кабанья щетинка при поклевке резко выпрямлялась или сгибалась, а в руку передавался короткий удар полосатого разбойника. После подсечки окунь активно сопротивлялся, и ни как не желал заходить в лунку. После вываживания, окуни, попав на лед, по-боевому расправляли свои «ирокезы» на темных горбатых загривках, подставляя алые плавники и полосатые бока весеннему солнцу.

Подошедший Захар, с неожиданным для себя интересом стал наблюдать как происходят поклевки и вываживание рыбы.

Когда около трех десяткой рыб уже лежало на льду, очередная неприметная поклевка вдруг обозначила Толику солидную тяжесть на другом конце лески.

– Ого! – закричал Толик, –  Здоровый попался!

Через секунду Артур взволнованно зашептал: –  И у меня тоже!...

Захар недоумевающее посмотрел сначала на Толика, затем то на Артура.

– В лунку не хочет идти… зараза… –  зарычал Толик, когда удалось немного подтянуть рыбу, –  Встал гад, намертво… Судачище наверное!

- А если он в дырку не пролезет? – спросил Толика Захар.

- Разда-а-абливать бу-у-удем… – боролся с рыбой Толик.

Захар перевел взгляд на пешню в своих руках, затем снова посмотрел на Толика, и с готовностью кивнул.

– У меня тоже уперся… Сейчас я его попробую стронуть с места…. – Артур начал натягивать и без того звенящую леску.

– Ого, ого!!! Упирается! Во прет, сволочь! Как танк! – удивленно стонал Толик, стравливая леску уже стоя на коленях.

– Пошел, пошел, пошел… – сквозь зубы  процедил Артур, медленно отрывая от лунки руку с намотанной на пальцы леской, –  Пошел понемногу…

– А-а-а…, щас леску оборвет!!! Не могу удержать… – взмолился Толик, –  Я его без багра не вытащу…

– Я тоже таких не ловил! – шептал Артур всматриваясь в лунку.

Захар, держа пешню наперевес, переводил взгляд то на одного, то на другого, готовый в любой момент броситься на помощь.

– Его надо сначала утомить, так просто не сдастся… –  как заклинание наговаривал Толик, сдавая леску сантиметр за сантиметром, – Багор бы... Без багра не вынем…

– Тащу, тащу…  –  шептал Артур, –  Идет…, медленно…

Вдруг натяжение лески в руках Толика пропало.

– Соше-е-ел! – застонал Толик, опустил руки, закрыл глаза, и поднимая к небу, искаженное страдальческой гримасой лицо, промычал чуть не плача –  М-м-м… Соше-е-ел…

- Да не сошел, он... – раздосадовано сказал Артур, размашисто стравливая леску, – Давай, тащи своего судака…

Это был окунь среднего размера, но смотреть на него было больно. Одна из мормышек прочно засела в костистой пасти хищника. Вторая мормышка, видимо вследствие захлестнувшейся лески, вонзилась в жаберную крышку. В результате окунь представлял собой печальное зрелище с почти оторванной жаберной крышкой и дико разверзнутым ртом. Как он сумел собрать обе снасти, оставалось только догадываться…

Ближе к вечеру была баня. Митрич, затопил ее еще до полудни, и к вечеру она набрала «свою силу», как он выразился. Сначала он показал ребятам, как поддавать воду на камни, предварительно  добавив в нее ароматный травяной отвар собственного изготовления. Затем как обмакивать в снег веник, перед тем как кого-то им похлестать, и как правильно нагонять жар веником. Отдыхать надлежало в предбаннике на широких лавках, на которых уже лежали матрасы набитые свежим душистым сеном, а столе стоял маленький самовар, заварной чайник и чашки с блюдцами.

Переодевшись после бани в чистые и хрустящие нательные рубахи и две тельняшки, выданные им Настасьей Гавриловной, ребята, сидя в просторном доме Митрича, дружно уплетали приготовленных ею ароматных окуней в рассоле. К окуням прилагалась рассыпчатая «картоха», политая подсолнечным маслом и украшенная тонкими кольцами лука, соленые огурчики и квашеная капуста с яркими бусинами клюквы.

За окунями был черед ароматного и крепкого, а потому чуть терпкого чая, из старого начищенного самовара, который ребята сами раскочегарили под чутким руководством Митрича. Лакомясь под чай смородиновым и облепиховым вареньями, они с интересом слушали Митрича, который начав разговоры за баню, рыбалку и охоту, вдруг вспомнил дни былые и суровые.

Он рассказал им как он, с его фронтовым другом – Петром Михайленко, били фашиста под Мурманском. Как на первом же дежурстве они, не успев толком ничего понять, израсходовав весь боекомплект, сбили из зенитного орудия аж два мессершмитта, а затем взяли в плен летчика, который оказался «чуть не генерал», за что оба и были представлены к первым наградам. Рассказывал, как томительно и тревожно все ждали и встречали долгожданные морские конвои и подводные лодки с боевых походов. Как патрулировали на старых ботах прибрежную акваторию, ставили в морских пучинах минные заграждения и попутно ловили рыбу для местного госпиталя. Поведал, каким пронизывающим и хлестким бывает ветер, сдобренный морской водой, каким злым и беспощадным, но в тоже время теплым и ласковым бывает море. Какова есть сила людской доброты, сила духа, сила воли, и сила дружбы, помноженные на долг, честь и совесть.

А после того как все аккуратно и трепетно подержали в руках увесистые и тихонько звенящие медали Митрича, принесенные в деревянной шкатулке Настасьей Гавриловной, Митрич, торжественно подарил Артуру потертый временем небольшой немецкий бинокль, доставшийся от сбитого немецкого летчика.

Каково же было удивление ребят, когда Митрич, достав из шкатулки еще две медали «За отвагу» и «За взятие Кенигсберга», тихо сообщил, что эти награды принадлежат Настасье Гавриловне, взглянув при этом на нее с каким-то щемящим сердце чувством.

И никто не заметил, как унося медали, Настасья Гавриловна, украдкой утерла глаза, и как в голос Митрича трещинкой закралась предательская хрипотца.

Время пролетело не заметно, и как не хотелось идти спать, и как не просили ребята Митрича рассказать еще чего-нибудь, и, как ни уговаривали они Настасью Гавриловну посидеть еще немного,  но отправится спать, в приготовленные заботливой рукой хозяйки постели, все-таки пришлось. И спалось ребятам вольно и покойно, и снились им сны разные и добрые. Не спаслось только Назару Дмитриевичу и Настасье Гавриловне, и долго они еще возвращались в своих мыслях в те времена, когда вся жизнь была впереди, когда они были полны сил, и были они просто - Назар и Настя...

А на следующий день, сын Митрича – дядя Петя, погрузив ребят в УАЗик, лихо вез их на станцию по размытой весенней дороге, высоко разбрызгивая талую кашу из воды, снега и грязи, чем приводил ребят в неописуемый восторг. Они этого еще не осознавали, но в их сердцах навсегда укрепилось чувство, что увозят они с собой гораздо больше, нежели чем воспоминания о хорошо проведенных выходных днях.

И казалось, что прощаясь с ними, чуточку грустным, но добрым взглядом, им смотрят вслед, две жестяные звезды с выгоревшей красной краской, прибитые под карнизом крыши дома Назара Дмитриевича и Настасьи Гавриловны.

Почти все имена и фамилии вымышленные.

Москва, Зеленоград

октябрь 2013 – август 2014